Когда я, наконец, привел в порядок свое помещение, вернее сказать, когда его привели в порядок под моим наблюдением, было уже недалеко до заката, и я поспешил выйти, чтобы разыскать Солу и водворить ее и ее вещи на место, потому что я решил переговорить с Деей Торис и убедить ее в необходимости перемирия со мной, пока я не найду возможности помочь ей бежать. Я напрасно искал ее, пока верхний край солнца не скрылся за горизонтом, и тогда заметил вдруг уродливую морду Вулы, выглядывающего из окна второго этажа дома, выходившего на другую сторону той же улицы, на которой помещался и мой дом, но только поближе к площади.
Я не стал ждать приглашения, взбежал по винтовой лестнице, которая вела на второй этаж, и большую комнату, выходившую на улицу; здесь меня радостно приветствовал Вул, который бросился ко мне и своим громадным телом чуть не раздавил меня. Он так был счастлив видеть меня, что я подумал, что он не прочь меня съесть: вся его морда расплылась в подобие широчайшей улыбки.
Я успокоил его словами и лаской: и стал вглядываться в надвигающуюся темноту, чтобы обнаружить хоть какой-нибудь след Деи Торис. Не видя ее, я позвал ее по имени. Из дальнего угла комнаты я услышал ответный шепот и, сделав несколько быстрых шагов, я стоял уже подле нее, сидящей среди мехов и шелков в старинном резном кресле. Я молчал; тогда она встала во весь рост и спросила:
– Что нужно Дотору Соджету, тарку, от Деи Торис, его пленницы?
– Дея Торис, я не знаю, чем я оскорбил вас. Меньше всего я хотел обидеть или огорчить вас, кого я надеялся охранять и защищать. Забудьте обо мне потом, если таково ваше желание, но теперь помогите мне устроить ваш побег, если только он возможен, и об этом я не прошу вас, а приказываю. Когда вы будете снова у вашего отца – можете поступить со мной, как вам будет угодно, но с этой минуты и до того самого часа, когда вы вернетесь к вашему отцу – я ваш господин, и вы должны слушаться меня и помогать мне.
Она внимательным и долгим взглядом посмотрела на меня, и мне показалось, что мои слова тронули ее.
– Я понимаю ваши слова, Дотор Соджет, – ответила она, – но вас я не понимаю. Вы – странная помесь ребенка и мужа, зверя и благородного существа. Я очень хотела бы читать в вашем сердце.
– Опустите глаза вниз, к вашим ногам, Дея Торис, оно лежит у ваших ног, там же, где оно лежало все время с той самой ночи в Кодаре, и где оно вечно хотело бы лежать и биться только для вас, пока смерть навсегда не остановит его.
Она слегка подвинулась по направлению ко мне и протянула руки каким-то странным движением, как будто она хотела что-то нащупать.
– Что вы хотите сказать этим, Джон Картер? – пролепетала она. – Что вы мне сказали?
– Я сказал то, что поклялся себе самому никогда не говорить вам, по меньшей мере, до тех пор, пока вы не перестанете быть пленницей зеленых людей; то, что я не надеялся никогда сказать вам, судя по вашему обращению со мной в течение последних трех недель; я говорил, Дея Торис, что я ваш душей и телом, что я готов служить вам, сражаться за вас и умереть за вас. За это я прошу вас только об одном: пока вы снова не будете среди вашего народа, не надо ни согласия, ни отказа на то, что я вам сказал, и на ваши чувства по отношению ко мне, каковы бы они ни были, никакого влияния не имеет благодарность; то, что я хочу сделать для вас, я делаю из соображений чисто эгоистических, оттого, что мне приятнее делать это для вас, чем не делать.
– Я исполню ваше желание, Джон Картер, оттого, что я понимаю, что побудило вас высказать его, и я столь же охотно принимаю вашу службу, как и признаю ваш авторитет; ваше слово будет законом для меня. Дважды мысленно я была несправедлива к вам, и я прошу у вас за это прощения.
Дальнейшая беседа чисто личного свойства была прервана приходом Солы, которая была чрезвычайно взволнована и совсем не походила на обычно спокойную и владеющую собой женщину.
– Это отвратительная Саркойя была у Тал Хаджуса, – воскликнула она, – и судя по тому, что я слышала на площади, у вас мало шансов остаться в живых.
– Что они говорят? – спросила Дея Торис.
– Что вас отдадут на растерзание диким калотам (псам) на большой арене, как только отдельные общины соберутся для ежегодных игр.
– Сола, – сказал я, – вы принадлежите к племени тарков, но вы также сильно ненавидите нравы и обычаи вашего народа, как и мы. Не хотите ли вы примкнуть к нам и помочь нам в нашей попытке бежать, а я вполне убежден в том, что Дея Торис может обеспечить вам кров и гостеприимство у своего народа, и ваша доля там будет не хуже той, какой она должна быть здесь.
– Да! – воскликнула Дея Торис. – Да, бежим с нами, Сола! Вам будет намного лучше у красных людей Гелиума, чем здесь, и я могу обещать вам у нас не только кров и пищу, но и любовь и уважение, по которым вы так тоскуете, и которых навеки лишат вас законы и обычаи вашей расы. Едемте с нами, Сола! Мы могли бы бежать и без вас, но ваша судьба будет ужасна, если они заподозрят, что вы помогли нам. Я знаю, что страх не заставил бы вас бежать с нами, но вы попали бы в страну, где светит солнце и где можно быть счастливым, к народу, которому ведомы любовь, привязанность и благодарность. Бегите с нами, Сола, скажите, что вы согласны!
– Великий водный путь, который ведет в Гелиум, лежит всего в пятидесяти милях к югу, – прошептала Сола почти про себя, – быстрый может пробежать это расстояние в течение трех часов, и до Гелиума останется пятьсот миль, главным образом через малонаселенные места. Как только они узнают о бегстве, они пустятся в погоню. Мы могли бы спрятаться среди больших деревьев, но все же шансов бежать очень мало. Они будут преследовать нас до самых границ Гелиума, и на каждом шагу они будут грозить вашей жизни; вы не знаете их.